Я подошла к телефону и набрала внутренний номер 1620.
– Отдел переводов, – ответил женский голос.
– Позовите, пожалуйста, Владу.
Через несколько секунд трубку взяла Влада:
– Я слушаю.
– Влада, здравствуйте, это Люся Лютикова, ясновидящая!
– Здравствуйте, – удивленно протянула девушка.
– Я стою на проходной, специально приехала, чтобы поговорить с вами. Вы можете уделить мне полчаса?
– О чем поговорить?
– Это не телефонный, но очень срочный разговор! – я постаралась вложить в голос максимум проникновенности.
Влада замялась:
– Не знаю, удастся ли мне выйти. Дело в том, что на обеде я уже была. Попробую отпроситься, но не могу гарантировать…
В трубке послышалось какое-то шуршание, обрывки фраз. Наконец она ответила:
– Через десять минут я к вам спущусь.
Не прошло и пяти минут, как она вышла: в льняном брючном костюме, в дорогих мокасинах, с изящным мобильным телефоном в руке. Если бы я не знала, кем работает Влада, решила бы, что передо мной какая-то начальница.
– Итак, я вас слушаю, – деловито сказала девушка.
Поскольку время поджимало, я решила идти ва-банк:
– Я знаю, что вы убили отчима. Но за скромную сумму я согласна молчать и не отдавать милиции важную улику.
– Какую улику?
– Значит, вы не отрицаете, что убили Лисовика? – улыбнулась я.
Влада поняла, что угодила в лингвистическую ловушку. Если хотите подшутить над человеком, то спросите у него: «Вы уже перестали хлестать коньяк по утрам?» Не важно, ответит он «да» или «нет», в любом случае будет выглядеть хроническим алкоголиком.
Девушка обозлилась:
– Вы в своем уме? С какой стати вы обвиняете меня в убийстве, для этого есть компетентные органы! Мне не о чем с вами разговаривать!
Она повернулась и направилась обратно в офис.
– Зачем вы наврали про Гоа? – крикнула я ей вслед.
Влада остановилась. Я обратила внимание, как у нее напряглась спина.
– Ведь Лисовик не собирался на Гоа, правда? Он слишком любил себя и следил за своим здоровьем, чтобы жить в хижине, питаться бананами и заразиться от местного населения чесоткой.
Охранник, услышав фамилию Главного Босса, ныне покойного, заинтересованно высунулся из своей будки. Влада это заметила и метнулась обратно.
– Чего вы орете! – зашипела она. – Такие вещи не обсуждают при посторонних, неужели не понятно? Ладно, пойдемте, здесь рядом есть кафе, там и поговорим. Но предупреждаю сразу: у меня есть только десять минут!
С недовольной миной девушка вышла на улицу, я последовала за ней. Она молча указала на вывеску через дорогу: «Кафе „Монтигомо“. Не говоря ни слова, мы двинулись туда.
В кафе оказалось прохладно. Мы уселись за столик у окна, тут же материализовался услужливый официант:
– Вам нужно меню?
– Нет, – строго ответила Влада, – принесите два кофе и два пирожных.
– Какие пирожные? У нас есть: эклер, «картошка», «кольцо», «тирамису»…
Влада перебила, не дослушав список до конца:
– Два эклера.
Я обожаю эклеры, но из вредности и чтобы показать, кто здесь хозяин положения, сказала:
– Нет, один эклер и одну «картошку», пожалуйста.
Влада пренебрежительно дернула плечом. Мол, я все вижу и понимаю, но на меня подобные штучки не действуют.
– Итак, что за улика? – повторила она.
– Об этом позже, – ушла я от ответа. – Сначала я хотела бы, чтобы вы прокомментировали некоторые факты. Факт номер один: вы пустили слух, будто Лисовик бросает бизнес и навсегда уезжает на Гоа.
Влада холодно на меня смотрела и ничего не отвечала.
– Я знаю наверняка, что это была ваша идея, – настаивала я.
– Ну, моя, – спокойно ответила Муравьева, – однако не вижу в ней ничего криминального. Кажется, Уголовный кодекс не предусматривает ответственность за распространение слухов?
– Факт второй: вы ненавидели своего отчима.
– Да, ненавидела, – признала девушка, – но это тоже ненаказуемо. Человек тем и отличается от животных, что может испытывать различные эмоции: любовь, ненависть, презрение…
– Человек еще и тем отличается от животных, что может убивать себе подобных.
– То есть вы намекаете, что из факта номер один и факта номер два следует вывод, что я убила отчима?
– Есть еще факт номер три: в день убийства вы заходили в детскую комнату.
– Не очень понимаю, какое отношение это имеет к смерти Лисовика, – пробормотала Влада.
Я гнула свое:
– Факт номер четыре: первого июня вы взяли на работе отгул и практически весь день не выходили из дома.
– А вот это уже вранье! Я уезжала за покупками. Между прочим, я встретила в торговом центре мать и Дашку.
– Свидетели показывают, что в час дня вы находились в доме.
Я намеренно употребила множественное число – «свидетели», – хотя это утверждала одна Сильвия.
Влада какое-то время изучала мое лицо, потом воскликнула:
– Слушайте, кажется, я догадалась – вы сумасшедшая? Нет, беру свои слова обратно. Вы – профессиональная вымогательница, так? Между прочим, мама меня уже предупредила насчет вас. Дайте-ка я угадаю, как вы действуете. С помощью гадания или по какой-то наводке узнаете, что случилось преступление. А потом начинаете вынюхивать подробности, давить на всех заинтересованных лиц, шантажировать. Вдруг да кто-нибудь испугается и заплатит!
– Ага, значит, вы признаете, что являетесь заинтересованным лицом!
– По-моему, любой человек заинтересуется, если ему предложить несколько миллионов евро. Но только – увы! – это не мой случай. Леонид Назарьевич не испытывал ко мне теплых чувств и не собирался упоминать меня в завещании. Наша неприязнь была взаимной. Помню, в детстве я недоумевала: почему папа так холоден со мной? Я была хорошей послушной девочкой, а он никогда не подойдет, не обнимет, не поцелует. Когда дарил конфеты, вид у него был какой-то брезгливый. Я ведь не знала, что он мне не родной. Когда мать вышла замуж за Леонида Назарьевича, мне было два года, и она велела называть его отцом. Ну я и называла. Когда они развелись, мне было четырнадцать, я очень переживала, прямо рыдала целыми днями. И тогда мать, действуя из лучших побуждений, чтобы успокоить меня, сказала: «Не страдай, он не настоящий твой отец». И у меня как отрезало. Если раньше это была любовь, приправленная горечью, то теперь осталась одна горечь. Но я не убивала отчима, вы слышите, не убивала!