На другом холсте словно курицы потоптались. Название гласило, что перед зрителем картина «Радость манящая». Ничего радостного я не заметила, хотя, возможно, птицы повеселились от души. Рядом с картиной висел ценник, я пересчитала нули, и у меня глаза на лоб полезли: почти четыре тысячи евро! Теперь ясно, что за радость имеется в виду: только хронический идиот с улыбкой от уха до уха может позариться на такое убожество!
Не знаю, может быть, кому-нибудь подобные творения кажутся гениальными, и он готов выложить за них уйму денег. Но, на мой взгляд, это самая что ни на есть профанация искусства. У меня есть четкий критерий того, как отличить шедевр от халтуры. Надо задать себе вопрос: «Смогу ли я сделать то же самое?» Свалить пивные банки в одну кучу – для этого много ума не надо. А ты попробуй, сотвори нечто такое, от чего у меня дыхание перехватит, сердце заколотится и давление подскочит к 200/140 мм. рт. ст. Слабо?
Посетителей в галерее было не густо. Кроме меня по залу слонялся огромный негр в мятой футболке и шортах. Он периодически останавливался около какой-нибудь композиции и цокал языком. При этом невозможно было понять, нравится ему работа или таким образом он выражает свое недовольство.
Администратор зала, молоденькая девчонка с пирсингом в носу, трепалась по телефону и не обращала на нас никого внимания:
– Ой, Наташ, не знаю я ничего насчет отпуска. Возможно, у меня скоро вообще работы не будет. Ну, как почему? Ты ведь знаешь, что галерея принадлежит Леониду Лисовику. Так вот, он хотел ее продать и в самый разгар сделки неожиданно умер. Теперь неизвестно, можем ли мы оставаться в этом здании. Татьяна пытается навести справки, но пока ничего не узнала. В общем, мы все находимся в подвешенном состоянии…
Так вот оно что – Лисовик собирался продать галерею! Интересно, как к этому отнеслась его первая жена? Наверняка рвала и метала. Это же настоящая катастрофа для творческого человека – потерять возможность выставлять свои произведения. Тем более, если твоих уродцев никуда больше не примут…
– Я могу вам помочь? – нервно обратилась ко мне администратор.
– Да, – я приветливо улыбнулась, – где можно найти Татьяну Андреевну?
– Директор работает в мастерской, ее сейчас нельзя беспокоить.
– Видите ли, я ее хорошая знакомая, уверена, что Татьяна Андреевна будет рада моему появлению.
Девушка придирчиво меня разглядывала, а я прямо-таки светилась дружелюбием.
– Ну, хорошо, – наконец решилась она, – видите табличку «Служебный вход»? Пройдите в эту дверь, далее прямо по коридору и упретесь в мастерскую.
Дойдя до двери мастерской, я постучала, но не услышала ответа. Тогда я осторожно заглянула внутрь. В нос мне ударил странный запах – смесь зоопарка, аквариума и магазина лакокрасочных материалов. Татьяна Муравьева стояла посредине комнаты с кистью в руке, ее рабочий комбинезон был весь испачкан краской.
– Татьяна Андреевна! – позвала я. – Можно к вам?
Художница сразу меня узнала:
– Вы? Что вам нужно?
Я протиснулась в мастерскую и совершенно невежливо ответила вопросом на вопрос:
– Надеюсь, я вас не отвлекаю?
– Вообще-то отвлекаете, – сердито отозвалась она. – Но раз уж вы все равно зашли, то помогите мне перевернуть эту картину!
Я подошла ближе и увидела странное зрелище. На полу лежал холст, натянутый на раму, по холсту ползли улитки. За каждой тянулся след определенного цвета: красный, синий, черный… Следы были неуверенными, дрожащими, я сразу признала в них линии из «Пророков в Отечестве». Татьяна снимала улитку с холста, макала кисточку в соответствующую краску и мазала тельце несчастной представительницы класса брюхоногих. Потом она ставила улитку на место и принималась за следующую.
– Господи, что вы такое делаете?! – воскликнула я.
– Создаю бессмертное творение, – скромно ответила Муравьева.
– Они же подохнут, ваши улитки! Краска их убьет!
– Ерунда, у меня еще целый аквариум, – махнула кистью дама. – Зато их смерть не будет напрасной, они умрут во имя искусства!
Меня охватила злость. Сама-то, небось, не жаждешь окочуриться ради собственной мазни! Так почему должны страдать невинные моллюски?
Рядом с незаконченной картиной стояла включенная лампа. Все улитки ползли по направлению к свету, и только одна упорно двигалась в противоположную сторону. После себя она оставляла след веселого поросячье-розового цвета.
– Беритесь с той стороны, я возьмусь здесь, – велела Татьяна. – Так, осторожно поднимаем картину, чтобы не сбросить улиток, переворачиваем по часовой стрелке и кладем на пол. Ну вот, теперь они поползут в другую сторону, в рисунке появится разнообразие.
И точно, улитки тихонечко развернулись к лампе. Все, кроме розовой. Она настойчиво двигалась по своему маршруту.
– Эта розовая линия вносит в картину восхитительную диссонансную ноту, – заметила Татьяна. – Некий дух свободы, вы не находите?
Я находила, что здесь творится полнейшее безобразие. Нельзя эксплуатировать бессловесных тварей, присваивать себе результат их труда, а потом выкидывать на помойку! Я была готова высказать свое возмущение Муравьевой, но сообразила, что ссора вряд ли сделает ее сговорчивей. А ведь мне так много надо узнать!
– Кстати, а где тушканчики? – спросила я.
– Какие тушканчики?
– Помнится, Изольда говорила, что вы заставляете тушканчиков скакать по холсту.
– Чего вы хотите от Изольды? – с притворным состраданием вопросила Татьяна. – Она же невежественная женщина! Не было у меня никогда тушканчиков, были крысы, курицы, даже варан был. А тушканчиков не было! Она вообще представляет себе, как бы я их на холсте удержала, они же в секунду ускачут?! Одно слово – «вешалка»!